Ночь разбитых сердец - Страница 6


К оглавлению

6

И последняя ее мысль – когда тьма уже сомкнулась вокруг нее – была о «Приюте».

Глава 2

Легкий туман клубился в первых проблесках зари, словно го­товый исчезнуть сон. Солнечные лучи пронзили кроны могучих дубов и заблестели в каплях росы. Маленький кардинал крас­ной пулей беззвучно метнулся сквозь ветви. Славки и овсянки, гнездившиеся в клочьях лишайника, проснулись и завели ут­реннюю песню.

Он больше всего любил именно начало дня. На рассвете, когда никто не посягал на его силы и время, он мог обо всем по­думать без помех. Просто побыть самим собой, наедине с собой.

Брайан Хэтуэй всю жизнь провел на острове и никогда не хотел поселиться где-то еще. Он повидал материк, посетил большие города, а однажды, охваченный внезапным порывом, даже провел отпуск в Мексике. Но этот остров – со всеми его достоинствами и недостатками – принадлежал ему. Он родился здесь в одну штормовую сентябрьскую ночь тридцать лет назад. Родился на той самой большой дубовой кровати с пологом, на которой теперь спал сам. Его приняли собственный отец и ста­рая негритянка, дымившая трубкой из кукурузного початка.

Старуху звали мисс Эффи, ее родители были в свое время ра­бами его предков. Когда он был еще очень мал, она рассказыва­ла ему историю его рождения. Рассказывала, как завывал ветер и бушевал океан, а в огромном доме на этой величественной кровати его мать сражалась, словно настоящий воин, а потом рассмеялась, когда маленький Брайан вылетел из ее чрева прямо в руки отца.

Хорошая история! Когда-то Брайан мог отчетливо предста­вить себе смеющуюся мать и отца, который жаждет принять его.

Его матери давно здесь нет, старая мисс Эффи мертва, и много – очень много – времени прошло с тех пор, как отец в последний раз обнимал его.

Брайан шел сквозь рассеивающийся туман среди толстых стволов, покрытых ярко-розовыми и красными лишайниками, среди папоротников и низкорослых, похожих на кусты пальм. Высокий худой мужчина, телосложением очень похожий на отца, со смуглой кожей, темными взлохмаченными волосами, холодными синими глазами и твердыми неулыбчивыми губами. Женщины находили его длинное грустное лицо привлекатель­ным, а в печальном изгибе рта видели вызов и стремились заста­вить эти губы улыбнуться.

Свет слегка изменился, пора было возвращаться в «Приют», чтобы приготовить постояльцам завтрак.

Брайан чувствовал себя на кухне так же свободно, как в лесу, и его отец считал это еще одной из странностей сына. Но Брай­ан не обижался: он, в общем, готов был признать, что, если мужчина зарабатывает себе на жизнь стряпней и ему это нра­вится, в нем наверняка есть что-то странное. А то, что отец опа­сается, не «голубой» ли он, даже развлекало.

Если бы они открыто говорили на подобные темы, Брайан объяснил бы отцу, что можно наслаждаться жизнью, взбивая безупречное безе, и при этом предпочитать женщин для заня­тий сексом. Но он не привык ни с кем обсуждать свою личную жизнь.

Еще он мог бы сказать отцу, что склонность к отчужденности является фамильной чертой Хэтуэев…

Брайан шел по лесу беззвучно, как олени, водившиеся здесь. Чтобы доставить себе удовольствие, он решил вернуться круж­ным путем вдоль Лунного ручья. Три оленихи мирно пили воду в таинственно мерцающей тишине. Туман змеился вокруг них, словно струйки белого дыма.

Еще есть время, подумал Брайан. На острове всегда есть время. Он уселся на упавшее дерево и стал с наслаждением на­блюдать за расцветающим утром.

Остров протянулся на тринадцать миль в длину и всего на две мили в самом широком месте. Брайан прекрасно знал и любил здесь каждый дюйм: выжженные солнцем песчаные пляжи, прохладные сумрачные болота с древними невозмутимыми крокодилами, дюны, влажные холмистые луга, окаймленные моло­дыми соснами и величественными дубами.

Однако больше всего он любил лес с его темными укромны­ми уголками, полными неразрешимых загадок.

Он хорошо знал историю острова. Когда-то рабы выращива­ли здесь хлопок, а его предки сколачивали на этом свои состоя­ния. Остров был поделен между несколькими семействами. Его хозяева становились судовладельцами и стальными магнатами, состояния продолжали увеличиваться и то ускользали, то вновь возвращались в их руки. Теперь деньги уже были не те, что прежде, но остров оставался в руках потомков тех хлопковых королей и стальных императоров. Их дома, выглядывающие из-за дюн, скрывающиеся под сенью деревьев, возвышающиеся над широкой лентой Пеликанова пролива, переходили от поко­ления к поколению, и до сих пор только горстка семей могла назвать остров своим домом.

Но в этот маленький рай традиционно съезжались богачи – охотиться на оленей и диких кабанов, собирать раковины, ло­вить рыбу в реке и океане.

В летнюю послеобеденную жару они отдыхали на верандах, а рабы разносили бокалы с холодным лимонадом. По вечерам в бальном зале господского дома в свете свечей, мерцающих в хрустальных люстрах, кружились блестящие пары, в карточном зале, попивая отличный южный бурбон и дымя толстыми ку­бинскими сигарами, беспечно играли в карты мужчины.

Тогда «Приют» был замкнутым мирком для избранных, сим­волом образа жизни, обреченного на гибель.

Отдыхающие до сих пор приезжали на остров, несмотря на его уединенность, а может быть, и благодаря ей. Чтобы сохра­нить собственность, Хэтуэям пришлось превратить часть дома в гостиницу.

Брайан знал, что его отец ненавидит каждый шаг, даже звук шагов посторонних на своем острове. Только по этому пово­ду – и Брайан это помнил – спорили его родители. Аннабелл хотела открыть остров большему числу туристов, привлечь сюда людей, создать круг постоянных гостей, оживить жизнь остро­ва. А Сэм Хэтуэй настаивал на том, чтобы сохранить все неиз­менным, нетронутым, и контролировал число отдыхающих и экскурсантов, как скряга, неохотно выдающий мелкие монетки. И, в конце концов Брайану стало казаться, что он понял, почему его мать сбежала, – здесь ей не хватало людей, лиц, голо­сов.

6